По мнению Генриха  благотворительность в светском обществе есть своеобразное развлечение для  так называемых "сознательных и милосердных господ", тех, кто предпочитал  вкладывать  кровно-заработанные (или же легко доставшиеся, что бывает гораздо  чаще) средства  на обездоленных, сирых и болезненных. Хороший способ показать окружающим ширину своей бессмертной души и глубину своего бездонного кошелька, где-то глубоко внутри радуясь, что сегодня  ты милостиво подаешь, а не смиренно просишь. Ярмарка лицемерия.
Возможно, едкий скептицизм фон Рихтера был связан с тем, что с настоящим великосветским меценатством он познакомился только в Америке. В Европе сейчас аристократы сами в большинстве своем готовы были побираться, а помощь исходила, как ни странно, от простого народа. Простые люди, а то и  вовсе сущие бедняки посылали на фронт теплые вещи и нехитрые продукты, помогали сиротам и старикам пережить  военное время. Посему визиты  надушенных матрон из Попечительского Совета Пресвитерианского госпиталя воспринималась Генрихом скорее как  искусно разыгранный спектакль, чем как настоящая попытка помочь богоугодному заведению. Обычно он всеми силами старался избежать необходимости  присутствовать на этих мероприятиях, однако с тех пор, как он стал заместителем главного врача, это становилось все сложнее.
Утро  выдалось суетным и тяжелым. Несколько жертв автомобильных аварий, одно ножевое, последний пациент - шустрый мальчишка лет десяти, для которого трагедией закончилось излюбленное развлечение Нью-Йоркской детворы и воров - форточников - лазание по пожарным лестницам, ржавым и ненадежным.  Гоша ребенка пронзил длинный острый штырь, извлечение которого требовало времени и большой аккуратности - арматура пронзила бедренную артерию и пришлось повозиться, останавливая кровотечение,дезинфицируя рану и накладывая шов. Мисс Смит, секретарша главного врача, постучалась в ординаторскую как раз в тот момент, когда усталый Генри менял забрызганный кровью  операционный халат на свежий, накрахмаленный, что впрочем не помогло ему избавится от тяжелого запаха крови, медикаментов и дезинфекции, который пропитал эти стены и их обитателей. Мисс Смит не была частью этого мрачного мира - она обитала в  приемной  главного врача на административном этаже, поэтому в глазах ее застыли страх и легкая брезгливость, с которой она взирала на белый кафель и  скудную железную меблировку островка отдыха и спокойствия, столь любимого всем хирургическим отделением.  Смит никогда не спускалась сюда без серьезного повода, который редко радовал Генриха. Мужчина бросил  на секретаршу  мрачный взгляд.
- Что привело вас сюда, мисс?
- Доктор Рихтер, я совершенно не виновата, просто ее ассистент забыла сообщить о визите...
- Излагайте мысли последовательно, frau.  О чьем визите вы узнали так внезапно?
- Мисс Джонсон.
- Что за мисс Джонсон?
- Она спонсор, меценат. Внезапно решила нанести визит, узнать, что нужно госпиталю. У них строительный бизнес,  а нам так нужно новое крыло...
- Да, крыло действительно нужно. Но что тебе нужно от меня?
- Главный врач уехал к поставщику, помните, заказать те новые анальгетики. Он попросил передать вам, что мисс Джонсон явится к двенадцати.
Рука рефлекторно зажалась в кулак. Хирург практически прошипел:
- Спасибо за предупреждение Дженнифер. А теперь... оставьте меня. 
  Секретарша вылетела за дверь, недовольно фыркнув. Можно подумать, ей очень приятно общаться с этим букой, но она же  хотя бы улыбается! А  Рихтер...врач конечно от Бога и всегда со всеми  вежлив, но взглядом будто режет без наркоза. Настоящий фриц. Зверюга.
А "зверюга" тем временем готовила к документы и счета - вдруг леди пожелает узнать, на что точно идут ее деньги? Фон Рихтер - сдержанный человек,  однако глухое недовольство неприятно холодило изнутри - снова нужно будет проводить экскурсию, вежливо отвечая на вопросы, подавая бледнеющей барышне воду и, в крайнем случае, приводить в чувства. А ведь Пресвитерианский Госпиталь чист и хорошо оснащен   - что же случились бы с, как их в называл медицинский персонал, "благотворительными дамами" в тифозных бараках или полевой сан.части? А еще этот взгляд... На  Рихтера и главврача они смотрели как...как на породистых коней. Благородны, полезны, хороших кровей, но всего - навсего животные, удел которых - служить.  Впрочем, эти мысли слишком честолюбивы, а Генрих давно уже умерил свою гордость и  спокойно выдерживал любое пренебрежение к своей персоне. Он врач, и его работа - лечить, а не выслуживаться перед меценатами. Впрочем, теперь и это очевидно теперь часть его обязанностей. 
  Он замер у  парадного входа госпиталя, выглядывая автомобиль высокой гостьи. Белоснежный халат ярким, неуместным пятном выделялся на фоне сумрачного неба и серых каменных джунглей.

Пунктуальность - вежливость  королей. И, как оказалось, американских  представительниц высшего света. Впрочем, за красивое появление тут скорее всего стоит благодарить опытного  шофера, который явно чувствовал себя в бешеном Нью-Йоркском траффике как как рыба в воде. Иной бы просто не  мог аккуратно водить дорогой автомобиль, по узким улицам, наводненным  такси, грузовиками и фермерскими фургонами, подводившими свежие продукты в многочисленные клубы и рестораны города, неповоротливыми длинными трамваями и юркими автомобильчиками банкиров, маклеров и прочих клерков.  Наручные часы Генриха, подарок отца полученный еще пятнадцать  лет назад,  пробили ровно двенадцать, когда  к госпиталю, мягко шурша шинам подъехал  автомобиль благодетельницы. А из него на влажный серый асфальт спустилась принцесса. Во всяком случае, именно так Генрих представлял себя скандинавских принцесс.  Тонкая, изящная, с волосами цвета пшеницы и  большими зелеными,  как альпийский лужок, глазами,одетая со вкусом, мисс Джонсон напоминала одну из тех  роскошных фарфоровых кукол, что стояли когда - то очень давно в комнате его младшей сестры. Кажется, подобное сравнение приходило в голову не только  хирургу - водитель помогал ей выбираться так, будто он неаккуратного касания леди могла разлететься на сотню осколков, а на врача смотрел настороженно - можно ли доверить ему такую ценность? Видимо можно - леди с помощницей аккуратно прошествовала к безмолвно ожидающему фон Рихтеру. Голос у нее был мелодичный, поставленный хорошим педагогом.  Немец не признавал американской моды на рукопожатие с дамами - посему аккуратно принял холенную ручку, коснувшись нежной кожи холодными сухими губами, а тонкие пальцы легонько сдавили запястье, рефлекторно отмечая, что пульс у гостьи ровный - она спокойна, возможно, немного скучает. Помощница была удостоена почтительного кивка. Говорил Генри тихо, почтительно, хоть акцент и сделал речь слегка лающей. 
- Мое почтение мисс Джонсон. Наслышан. Я, доктор Рихтер,заместитель главного врача госпиталя, он нижайше извиняется за невозможность   встретить вас и показать вам госпиталь.Я  знаю, что ваше время ценно, и думаю, что вы поддержите мое намерение как можно скорее разобраться с нашими делами - меня ждет серьезная работа и я не намерен задерживаться.
В руки ассистентки скользнула красная папка.
- Здесь смета всех наших трат, на которые пошли ваши щедрые пожертвования. Предлагаю ознакомится с бумагами позже. Смею предположить мисс, что вас бы больше заинтересовал сам госпиталь. Прошу следовать за мной и не стесняться задавать вопросы. 
  Мужчина пропустил обоих дам вперед, придержав для них тяжелые дубовые  двери. Он старался быть безупречно вежлив и тактичен - умение выказывать уважение и при этом -не пресмыкаться сложно в освоении, от безмерно полезно.
Госпиталь был своеобразным "миниатюрным Нью-Йорком" - узкие коридоры, в которых кипела жизнь: врачи, медсестры,пациенты, каталки. Однако тихий голос Генриха перекрывал  больничный гомон  также, как перекрыл бы  шепот океана, а сам хирург вливался в  людское море  подобно дельфину, не забывая заводить меценатку в палаты и отделения (впрочем нервы ее он щадил, выбирая  места переполненные, но не страшные для человека не привычного), где давал емкие пояснения к увиденному.
-  К нам свозят белых со всего Манхетенна и большей части города. Аварии, травмы, болезни. Практически все эти пациенты оказываются у нас. А вот и родильное  отделение, имени вашего отца - одно из лучших в стране. Госпиталь оснащен по последнему слову техники, но город все растет и расширяется, а мы - нет. В отделении скорой помощи  больные в удовлетворительном состоянии вынуждены помещаться в коридорах, так как палаты забиты до отказа.
  Проводя экскурсию Генрих мельком наблюдал за мисс Джонсон, невольно отмечая, что дама явно пережила не так давно серьезное горе или пребывала в депрессии- врачу не сложно было определить почти ушедшие с лица молодой женщины следы тяжкого переживания, умело замаскированные макияжем.

Благодетельница,   к не удивительно, похоже искренне заинтересовалась внутренней жизнью госпиталя, или же была поистине талантливой актрисой - задавала вопросы, общалась с пациентами, спокойно выслушивала как жалобы, так и благодарности, вежливо улыбалась и почти не морщила нос от тяжелого больничного запаха, исходившего от всего, что их окружало. А вот в родительном отделении невозмутимость оставила благородную даму - Генрих не был акушером, но даже ему сразу стало понятно, что мисс Джонсон пережила личную трагедию - такой полный тоски, скорби и тайной зависти к окружающему ее счастью, взгляд бывает только у женщин, по терявших свое собственное, долгожданное дитя. Иногда такие женщины появлялись в родильном отделении, заставляя сияющих рожениц и молодых матерей стыдливо отводить глаза - будто что-то постыдное, порочное есть в их счастье, в том, что их малыши живы и здоровы, а дети этих несчастных покинули этот мир, не успев его толком увидеть. Генрих уже повел женщин прочь из отделения, не желая бередить душевные раны меценатки, когда она сама завела разговор в правильном направлении - фон Рихтер был ей за это очень благодарен, с его стороны беседы о новом крыле выглядели бы попрошайничеством - весьма наглым при учете стоимости расширения госпиталя. Он не стал юлить.
- Да, нам нужен новый флигель и большая часть получаемых нами пожертвований и взносов идет именно на это. Я считаю постройку абсолютно нового здания не рациональным и неоправданно дорогим шагом, посему мы просто выкупим помещение небольшой гостиницы, которая с нами соседствует. Не буду скрывать, сумма очень значительна, и только вам решать, сколько денег выделить на это, но в любом случае это - очень важный и полезный вклад в развитие госпиталя.
А еще этим вкладом во время полуденных чаепитий и коктейльных вечеринок компании ваши великосветские приятельницы, вернее завистницы.
Она возникла в коридоре внезапно - этот кусочек внешнего мира в царстве стерильности, холодного голубого света ламп и белого цвета - белого кафеля, белых халатов, белых кушеток... Женщина в верхней одежде, с болью в глазах и кровью на ногах. Коротким взмахом руки фон Рихтер приказал спутницам стоять, кидаясь к несчастной. Он не позволил женщине осесть на пол, поддерживая ее под мышки и рявкнув испуганному санитару:
-Каталку сюда! Schnell!
Коридоры родильного отделения были пустынны, в отличие от остального госпиталя. Объяснялось это необыкновенным покоем и порядком, характерными для этого места - жизнь рожениц, матерей и новорожденных была подчинена строгому расписанию, и нужды бегать по коридорам обычно не возникало. Именно поэтому никто не помог хирургу с устройством несчастной на каталке. Впрочем, с лестницы за больной выбежали двое - держурная медсестра и ее молодая коллега, сжимающая в руках плащик, очевидно принадлежащий женщине. Вид заместителя главного врача, который словно коршун навис над паценткой, заставил и без того встревоженных медсестер побледнеть ещё сильнее. Серые глаза светились негодованием.
- Почему в уличном? Почему не в приемном? Где карта
- Она, она сама сюда побежала... Это миссис Батчер, она наблюдалась у нас, но аборта делать не собиралась.
Фон Рихтер действовал оперативно - из кармана возник тёмный пузырек нашатыря, приготовленный на случай обморока меценатки, и маленькая ручка-фонарик, которым он быстро посветил в глаза Батчер. Зрачок реагировал нормально, значит, у неё хотя бы не было шока, однако, кровопотеря была столь серьёзна, что несмотря на острую боль женщина  находилась на грани потери сознания. Нашатырь заставил её вздрогнуть и сосредоточить взгляд на хирурге. Он заговорил, вкрадчиво, но достаточно громко:
- Когда вы сделали аборт?
Из глаз миссис Батчер потекли слёзы.
- У...Утром.  Женщина сказала, что все.. все хорошо. Что боль это нормально, но я больше не могу терпеть... Мой муж, Шон... Он погиб в аварии. Он был таксистом, а я, я телефонистка... Мы так ждали малыша, Шонни говорил, что его зарплаты хватит, но он погиб, а я... Я не смогла бы прокормить ребёнка. Доктор сказал, что аборт делать поздно, но моя соседка...
Женщина расплакалась, а фон Рихтер вздохнул - очередная наивная девочка, которая делала аборт в какой-нибудь гарлемской квартире и поплатилась за это. Что же творится в мире, если по обе стороны океана женщины готовы рисковать жизнью и здоровьем, лишь бы не приводить в этот свет новую жизнь? Новая порция крови брызнула на кушетку. Теперь в голосе хирурга появилась злость.
-Metzger, Abdecker ... Wo ist Green?
Немецкого в больнице не знал никто, однако медсестры услышали знакомую фамилию и поспешили ответить.
- Доктор Грин сегодня болен, а Смит в родовой - он слишком занят.
Грин и Смит - лучшие акушеры-гинекологи госпиталя, именно они проводили серьёзные операции... Был ещё Берд, но ему Рихтер не слишком доверял. Врач выдохнул.
- Немедленно подготовьте операцинную. Ей вколоть дицион, посмотреть в карте группу крови - сделаем переливание. Элизабет, отвели наших гостей в буфет.
Медсестры принялись выполнять указания с точностью и оперативностью солдат. Офицер фон Рихтер и из подчинённых смог воспитать послушных, дисциплинированных бойцов.
Мужчина развернулся к миссис Джонсон и её помощнице.
-Verzeihung, мисс Джонсон. Увидимся через где-то через час. Оцените пока старания наших кухарок,  медсестра-хозяйка ответит на все интересующие вас вопросы. До свидания.
В операционной он чувствовал себя гораздо спокойнее и комфортнее, чем занимаясь бумагами или общаясь с благотворительницами. Ритмичный писк кардиографа, узкая полоска смазанной йодом кожи и острый скальпель в руках - что может быть понятней и проще?  Первый разрез словно первый мазок на холсте.  Промакнуть кровь, скопившуюся в брюшной полости. А вот и матка, которую будто бы изорвали... Не спасти. Надрезы, прижигание, аккуратные каттуги - финальный шов. Вот и все, очередная женщина не способная более выполнять данное природой. Будь его воля - расстрелял бы этих подпольных коновалов... Грубая и неаккуратная работа неумех, которые не слишком старались - лишь бы у несчастной хватило сил отойти от их конспиративной квартиры, остальное не важно.
Он нашел мисс Джонсон в буфете. Вежливо кивнул ей.
- Простите мое отсутсвие. С ней все в порядке теперь. Думаю, мы вас немного задержали, простите. Зато вы увидели, на что идут ваши пожертвования. Вы покупаете людям жизнь и здоровье.

Дамы обнаружились в буфете, окруженные заботой миссис Дармоди, которая применяла все свое искусство утешения (хорошая медсестра даст сто очков любому психологу, это Генрих уяснил давно, видя как доброе слово способно отогнать  мрак и успокоить  умирающих и облегчить их агонию, утихомирить боль без обезболивающих), чтобы немного успокоить женщин, которым хирург был очень благодарен хотя ты за отсутствие  обмороков и истерик, однако даже старания опытной и сочувствующей миссис Дармоди были бессильны - не готовы девушки   были к такой "демонстрации", совсем не готовы. Когда медсестра умчалась по своим делам, Генрих встал рядом со столом, однако садится не стал - это невольно призывало бы к некоей... Долгой беседе, совсем не нужной в такой ситуации. Тем более, что теперь его фигура скорее всего прочно ассоциировалась у женщин с болью и операцией - они даже смотрели не на него, а на небольшое пятнышко крови, на его халате. Единственное напоминание о Батчер. Когда фон Рихтер спустился в буфет, он обнаружил в нем уже не прекрасную греческую статую, но  живую женщину - красивую, без всякого сомнения очень красивую, но в то же время - уставшую,  испытывающую грусть, отвращение и печаль. Вне всяких сомнений, леди держалась лучше молодой помощницы, руки которой отчаянно дрожали, но Генрих понимал, какое самообладание требуется женщине, потерявшей чадо, чтобы  суметь пожалеть беременную, которая пожелала избавится своего здорового плода по причине безденежья. Он хотел бы поговорить с ней, с ее помощницей, чьи резкие слова услышал. Объяснить,  что за пределами покрытых дорогими индийскими обоями стен, течет иная жизнь, та, на улучшения которой идут эти пожертвования - сладкая ложка в бочке меда. Что некоторым проще избавиться от  неведомого и ни разу не виденного абстрактного  "плода", чем обречь на жалкое существование в приюте живое, теплое дитя, мирно спящее у них на руках. Живого, родного  человека, чье  сердце бьется так близко с их собственным.  Миссис Джонсон больше понравилась ему  именно такой - живой, земной и чувствующей,без великолепной фарфоровой маски, которую так  любили сильные и обеспеченные женщины. Те из них, для кого эта маска еще стала  истинным лицом.По скромному мнению фон Рихтера, ни что так не сближает мужчину и женщину, как роман или пережитая  совместно неприятная ситуация.   Он тоже выглядел усталым - женские болезни не были его специализацией, оперировать пришлось без предварительной подготовки, и если леди не храбрятся, то  можно показать им, что для него такой инцидент также неприятен.
  Удивление  мисс Джонсон заставило его растянуть губы в  жалком подобии улыбки.
- Мисс, спасение жизни - моя работа,которая не должна оправдывать  тот факт, что я задержал вас. Каждый из нас может делать благие дела по-своему. Простите за прямоту, но из вас бы вряд ли вышла хорошая медсестра, или врач - однако вы можете помочь людям,  делая то, что умеете - руководя персоналом строительной фирмы, или  проявляя редкую для нашего века щедрость. Может быть врачи и подобны художникам,  но есть ли от художника толк, если у него нет холста и красок? Вы дарите их нам, и от   имени всего персонала Пресвитерианского госпиталя благодарю вас за столь щедрый взнос. Рождество - тяжелое время для больниц - самоубийцы, алкоголики и  обмороженные...
Мужчина осекся. Не следовало еще больше расстраивать женщин, да и его тирада могла быть... Слишком резкой. Однако мисс Джонсон производила впечатление умной женщины, которая не станет обижаться на слова, которые Генрих искренне считал правдивыми.

Одна из  особенностей, выдающих хорошее светское воспитание - умение  быстро, вовремя  взять  себя в руки, что и продемонстрировала сейчас мисс Джонсон. Наверное, у нее в свое время была отличная  нянька  - не добродушная чернокожая тетушка, а настоящая гувернантка, англичанка или француженка. Именно эти  леди, воспитанные в частных пансионах и институтах благородных девиц могли воспитать такую леди -  выдержаннее, благо воспитаннее и образованее своих  сверстниц, но в тоже время... Все же американку. Современную, приветливую, улыбчивую... Но на самом деле даже более скрытную, чем иная норвежка или датчанка. Генрих не мог, да и не хотел в сущности представлять, какая буря сейчас скрыта за жемчужной улыбкой этой лунной феи. В конце концов, у него есть и свои поводы для переживаний, свои старые раны, которые он пытался заживить, хоть его профессиональное искусство было тут  совершенно бесполезно.   Настало время прощаться - может быть это и к лучшему, ведь все деловые и финансовые вопросы разрешены наиуспешнейшим образом из всех возможных, а мисс Джонсон, скорее всего, осталась довольна тем, как разумно были израсходованы средства, столь щедро жертвуемые семейством Джонсон - преемственность это  замечательно. Но тем не менее, ни она, ни ее помощница скорее всего не хотели бы оставаться в этих стенах ни на минуту. Вполне понятное желание - во время войны солдат готов жить в  окопе, сутками  ползая в жидкой грязи, питаясь тем, что Бог пошлет и  каждый день рискуя умереть или убить, но ни за что не согласен променять эту работу на должность санитара - лишь бы  не проводить день за днем в чистом, белоснежном лазарете, где даже самые мощные средства не могут истребить запах крови, боли и страха.  Девушки встали - мисс Джонсон была  гибкой и плавной, будто кошка (видимо, занималась бальными танцами или балетом), в то время как ее помощница, дама менее выдержанная, нервно вскочила, подтверждая невеселые мысли заместителя главного врача, который от резкого звука вздрогнул и потянулся к поясу - туда, где несколько лет назад всегда висела кобура его пистолета - военные привычки забываются медленно, если вообще забываются. Окончание экскурсии было безупречным - таким же, как и ее начало. Только мисс Джонсон была чуть более задумчива и бледна, Генриху же казалось, что он говорит в пустоту - не проблема, его спокойный голос  поможет им обеим успокоить нервы не хуже валерьянки. Хирург с немым укором поглядывал на   маленькое пятнышко, появившееся на его белоснежном халате - оно раздражало врача, который любил работать чисто, хотя видит Бог, иногда он больше напоминал коновала, чем главного хирурга крупного американского госпиталя.  Наконец, они добрались до гардероба - гостьи с явным удовольствием избавились от больничных халатов, желая сменить их на привычное облачение. Пальто благотворительницы, которое мужчина учтиво накинул на хрупкие ее плечи, было легким, добротным,  и источало легкий, тонкий запах дорогих  духов - очень знакомый, Анна тоже предпочитала этот аромат, и неизменно получала его от брата - на Рождество или День Рождения,  даже когда он был на фронте, небольшой флакончик  пришел к юной виконтессе вместе с помятым, пахнущим порохом и дымом письмом. Ассистентка, словно  Персефона вернувшаяся из царства Аида, ожила и принялась беседовать с начальницей. Прощальную речь мисс Джонс Генрих выслушал с непроницаемым лицом, выражающим сдержанный интерес, с благодарным кивком принял визитку и тут же устроил ее в своей маленькой металлической визитнице, больше напоминавшей портсигар. Оттуда же он извлек свою визитку.
- Я благодарю вас за визит, приятное знакомство и столь щедрое пожертвование. В свою очередь, прошу вас помнить обо мне в моменты нужды, и вызывать напрямую, без стеснения, днем или ночью - я  с удовольствием окажу медицинскую помощь вам или вашим родным, или же пришлю достойного специалиста по нужному профилю.
Подавая свою визитку, фон Рихтер мельком посмотрел на нее еще раз, чтобы убедится, что это - подходящая. В  его визитнице хранилось два вида карточек: черные,  с   белым шрифтом, полным указанием имени и должности, пусть и достаточно строгие, однако украшенные уместно для человека его статуса, и другие - простые,  белые,  с единственным словом на них - Medic. 
Белые визитки предназначались для тех, кому его имя знать не стоило, в руке же Мисс Джонс осталась черная.  Глядя ей в след, фон Рихтер отчего то подумал, что они еще увидятся. Возможно, довольно скоро.